Церковь не может быть важнее человека

Первая церковь в Раздолье появилась в 2018 году с приездом отца Артемия. Он честно признается, что в живописный таежный поселок в Усольском районе его отправили на разведку – узнать, как и чем живет Раздолье, нужен ли храм. Так и остался там, всем сердцем полюбив сельскую жизнь, природу и людей. 

Отец Артемий в какой-то мере разрывает шаблоны привычных образов священнослужителей: у него есть небольшой кемпинг в Раздолье, он продает стильные ватники, ведет видеоблог и соцсети, занимается турпоходами, пропагандирует русский фольклор. В беседе он поделился своими взглядами на веру, православную церковь и Бога.

– Тема для беседы у нас с вами непростая и неоднозначная. Попробуем быть максимально честными?

– Давайте так: вы задаете мне любые вопросы, а я, если не смогу или не захочу на них отвечать, честно в этом признаюсь.

– Хорошо. Сколько лет вы уже служите Богу?

– Одиннадцать лет.

– Что толкнуло молодого человека встать на этот путь?

– Я рос в церкви, для меня она была естественной средой, я органично перешел из прихожанина в священника. Сначала папа брал меня с собой в церковь, потом меня пригласили в церковную ферму, где я пас коров. Влился в церковное сообщество благодаря интересным и здравомыслящим людям, которые задавались вопросами духовности, культуры, увлекались спортом, русским фольклором.

– Вы променяли службу в Усолье на храм в маленьком поселке. Чем вас так привлекла глубинка?

– Я всегда любил деревню с ее размеренностью, природой, красотой. Я думаю, что Россия очень обязана деревне своей культурой. Это естественная среда обитания для русского человека. Всегда стремился жить в деревне.

– Приход в храме совсем небольшой. Вас это не смущает?

– Нисколько. Более того, мне нравится, что приход у нас маленький. Тут легче выстроить «семейные» отношения, где каждый будет полноценным членом «семьи». В городских приходах это тяжелее организовать, так как людей там много, а священников мало.

– Встречали ли вы осуждение со стороны односельчан из-за ваших увлечений и небольшого бизнеса?

– Некоторых смущает тот факт, что я организовал гостевые домики в поселке. Назвать это предпринимательской деятельностью можно с очень большой натяжкой: особого дохода кемпинг не приносит. Денег хватает только на небольшие расходы для церкви. Осуждение, конечно, есть, но это все-таки большая редкость. Наверное, это некий закон: в общественном поле в той или иной степени всегда найдется как минимум недопонимание. С осуждением я сталкиваюсь только в комментариях в блоге и соцсетях, но это не мои односельчане.

– Как вам пришла идея вести блог?

– Во-первых, я очень люблю «употреблять» контент. Во-вторых, у меня с детства была тяга к творчеству, искусству. Я очень любил мультфильмы, фильмы, книги. Видимо, всё это в совокупности и родило во мне стремление самовыражаться. Блог – самый универсальный способ. Когда в 2018 году я переехал в Раздолье и увидел природу, у меня возникло дикое желание показать это людям. В моем канале можно увидеть видео не только о вере, Боге, моей сельской и приходской жизни, но и о природе нашего прекрасного края. 

– Вы своими силами создаете контент или кто-то помогает?

– Никто не помогает. Сначала всё снимал на телефон, потом купил камеру. Снимаю и монтирую сам. Сейчас подписчики жертвуют деньги, и на эти средства я могу воспользоваться помощью звукаря или световика. Надеюсь, что буду развиваться в таком режиме. 

– Часто вам в соцсетях и блоге пишут люди, просят совета?

– Постоянно.

– Всегда отвечаете?

– Конечно. Если у тебя есть общественная роль, задача, ты должен отвечать, люди вправе обращаться к тебе. Когда своим контентом ты затрагиваешь чью-то историю, человек обязательно откликнется.

– Что по поводу социальных сетей думает церковь?

– У Русской православной церкви есть страницы в соцсетях и каналы в мессенджерах. Церковь этого не осуждает.

– Может ли человек жить безгреховно?

– Нет. Но в этом и есть красота человека. У нас всегда есть выбор, и это чудесно. Прекрасное свойство греха заключается в том, что через него человек приобретает опыт. В этом, конечно, есть и страшнейшая опасность: грех может увести человека в погибель – ментальную, психологическую, духовную, физическую.

– А священник совершает грехи?

– Конечно! Мы грешим ровно так же, как и остальные. Однако общество забывает, что мы тоже люди, а не святые. И порой нам приходится просто соответствовать некоему непорочному образу служителя Бога. Я называю это маской. Она может противоречить внутреннему содержанию. Это сильно усложняет нашу повседневную и церковную жизнь.

– То есть вы являетесь заложниками своего образа и рода деятельности?

– Да. Я сейчас сам приведу вам провокационный пример. Эволюция. Церковь жестко игнорирует научные данные, но у ученых есть настолько убедительные доказательства, что спорить с ними – то же самое, что спорить о том, что дерево – это вовсе не дерево. В исследовании человеческого генома наука зашла очень далеко, ее выводы – неоспоримый факт. А теперь давайте представим положение священников-биологов, а они есть, как бы парадоксально это ни звучало. Спросите их мнение о нашем происхождении: человек – творение Бога или результат эволюции? Они компетентно ответят, что человек – результат эволюции. Человек и обезьяна имеют общего предка. И спорить с ними будет сложно или даже невозможно. Для священника-биолога эволюция – такая же реальность, как существование Бога. Другая ситуация: священник не биолог, но доверяет науке в том, что человек преобразовался от животного. С ним можно даже не спорить, он в этой теме будет очень слаб, и церковное общество просто заткнет его. В таком случае священник просто вынужден прятаться за маской, за которой он рано или поздно пропадает.

– Вы согласны с учеными?

– Я читал и слушал много материалов на эту тему. У меня появились вопросы, но я не спешу на них отвечать. Какие бы то ни было концепции синхронизации религиозного с естественным во всех их проявлениях имеют слабые места. Я много размышляю над этим, и в этом сложном интеллектуальном и духовном процессе познания невозможно вычленить Бога и вместе с тем невозможно вставить его туда, чтобы он был в основе. Вообще, это интересный процесс, в котором человек находит своего личного Бога. Или не находит. Динозавры, например, не совсем мое личное, но мой личный Бог там есть.

– Вы занимались военно-патриотическим воспитанием детей, учили их в том числе обращаться с оружием. Насколько это по-христиански? Разве оружие это не зло?

– Если бы вы задали мне этот вопрос раньше, когда я этим занимался, я бы дал вам однозначный ответ: оружие для защиты Отечества. А сейчас это для меня более сложная тема. Чтобы защищать родину или отстаивать ее интересы, нужно четко понимать, в чем проявляется твое отечество. На мой взгляд, то прекрасное, что есть у нас в обычное время, и должно нас вдохновлять. Всё это пропорционально тому, насколько сильно я буду защищать родину. Чем меньше самоуважения у народа, любви к своим людям и тому, что происходит внутри них самих, тем хуже мы будем отстаивать свои интересы.

– Должен ли священник способствовать тому, чтобы молодежь тянулась к вере, или каждый человек самостоятельно должен прийти к ней?

– Важнее в нужное время оказаться в нужном месте, имея с человеком неразрывную связь. Усилия со стороны церкви должны заключаться в том, чтобы людям с нами было как минимум приятно. Я общаюсь с мирскими людьми, и у них неприязненное отношение к церкви. И я даже понимаю почему. Наша миссионерская задача – привлечь человека для общения, а не для того, чтобы сделать его таким, каким нам надо. Человек сам должен сделать выводы. А нам надо просто быть рядом, чтобы в нужный момент человек пришел за ответами на свои вопросы. Мы живем во времена, когда нет одной общей истины. Она теперь у каждого своя. То, что истина для меня в православии, не истина, например, для моего соседа-атеиста. И если я буду навязывать ему эту истину, то это будет разрыв отношений, он просто калитку закроет и скажет до свидания.

– Внешний вид – один из церковных запретов, вызывающих много вопросов. Понятно, что приходить в топе и короткой юбке в храм – это перебор. Но так ли важно, в юбке я пришла поговорить с Богом или в брюках? Если я буду в джинсах, Бог не услышит меня?

– Топ и юбка – тема не церковной, а в целом человеческой этики. Что касается, например, юбок и брюк, то по большому счету всё зависит от настоятеля храма. У каждого свои порядки. Кто-то с легкостью относится к тому, в каком виде к нему приходят люди, кто-то, наоборот, очень строг. Суть, на мой взгляд, заключаются в том, что в первом случае человек приходит в церковь, и он ценен для нее, а во втором – в церковь приходит человек, и именно церковь представляет большую ценность, чем человек. Сейчас мы переживаем осмысление этого противоречия. Мне важен человек, для меня ценность – в человеке, потому что сам Христос стал смертным человеком во имя человека. Он не пришел к нам в виде какого-то сияния, ходящего по облакам, не сказал, что он главный и мы все – для него. Он пришел для нас. Вспомните его притчу про доброго самарянина. Христос привел его в пример, а ведь самаряне для евреев были даже хуже, чем язычники, это предатели и враги. Самарянин не прошел мимо побитого разбойниками человека, а священник и левит прошли. Самарянин же помог ближнему своему, тем самым исполнив вторую заповедь. Даже для Христа религия была не так ценна, как сам человек. Какой бы религии человек ни был, именно он должен быть ценностью. Если человек не имеет христианской идеологии, это еще не означает, что он живет без Бога. Но если посмотреть на его реальность, поступки, на отношения с ближними, то мы с легкостью увидим там Христа.

– Почему в вере женщина дискриминирована? Нам нельзя на святую гору Афон, запрещено находиться в церкви в определенные дни, а если пришли, то до свеч и икон дотрагиваться нельзя.

– Это отсылка к архаичным порядкам… При этом православные батюшки скажут нам (и они будут совершенно правы): «Женщина – это святое: посмотрите на Деву Марию». Но покажите мне женское житие, которое не будет похоже на житие святого мужа и будет опираться не на мужественность, а на женственность: была хорошей женой, матерью, бабушкой, воспитала хороших людей. Их крайне мало. Если они есть, то они очень незаметны. Что касается вашего вопроса: как на деле выражается святость женщины и ее ценность? Когда на земле жили племена и вели между собой борьбу за существование, тогдашнее положение женщины в обществе было адекватно времени. Но человечество развивается, и женщины играют огромную роль в современном мире. Есть женщины-президенты, министры. Недавно я прочитал у Августина Блаженного, что женщина в эти самые дни может приходить в церковь и даже причащаться. Другой же батюшка, опираясь только на Ветхий Завет, отстаивает это ограничение. Что касается горы Афон, то я согласен с тем, что женщинам там не место. Там живут монахи, которые совершают глубочайшие молитвы за весь мир. У них огромная миссия. Никто и ничто не должно их отвлекать. Они максимально должны быть ограждены от отвлекающих факторов. Честно говоря, я бы и поток туристов туда снизил. Раньше неправославным вообще нельзя было попасть на Афон, а он сейчас претендует на коммерческий бренд. Я против. Это место только для истинно верующих людей.

– Почему Бог не простил Адама и Еву, но при этом учит нас прощать?

– Я не согласен с тем, что он их не простил. Он просто изгнал их из рая. Когда Бог создал Адама и Еву (хоть даже с помощью эволюции), у них не было свойства познания добра и зла. Они видели мир без фона зла, только в позитивном ключе. Такова была их природа. Бог запретил им трогать древо познания добра и зла и его плоды. Когда Адам и Ева вкусили эти плоды, их природа изменилась, и они уже не могли быть с Богом и жить в раю. Они были изгнаны на границу добра и зла.

– В обществе, особенно в девушках, очень часто воспитывают терпение и терпимость в семейной жизни: мы терпели – и ты терпи. Православие тоже основано на законах смирения, терпения, принятия своей доли. Как быть, когда в таких обстоятельствах человек несчастен?

– Религия не ответит на этот вопрос. Раньше святые отцы были категоричны в этом вопросе: не разводиться, сохранить брак. Сейчас, возможно, они более либеральны. В этом вопросе надо исходить из любви к человеку.

– А если я исхожу из любви к себе, а не из принятия такой доли?

– Любовь к себе и к ближнему не могут существовать друг без друга. Если человек любит себя, но не любит ближних, – это одна крайность, другая – не любит себя, но любит ближних. Когда человек встает в позицию жертвы, то агрессор становится более агрессивным. То есть мы тоже в какой-то мере порождаем зло. Глядючи на жизнь в селе, я понял: нас спасет самоуважение и уважение других. Религия не сможет сделать человеческую судьбу счастливой. Порой правила и буквы религиозного закона губят.

– Например?

– Православные христиане девяностых годов, начитавшись апокалиптических текстов, ушли в лес несколькими семьями. Там они болели цингой, ели коренья, у них выпадали зубы, изнашивалась одежда. В итоге они оказались при смерти, и матери пошли в город за помощью. Но так как они сожгли свои паспорта и другие документы, были в постоянном страхе ожидания последних времен, эти люди потом тяжело вливались в социум. Это было у нас в Иркутской области. Еще пример – священник решил создать свою Византию, святую землю. В итоге его родные были под тотальной властью и контролем этого человека, как крепостные, а всё имущество было записано на него. В итоге и Византии не получилось, и семейные отношения были испорчены.

– Почему церковь не принимает самоубийц? Вера учит нас прощать всех. Человек, решившийся на такой поступок, очевидно, был крайне несчастлив, мучился, был в отчаянии…

– Церковь – это общество верующих людей, другими словами – община. И всякое отношение церкви нацелено на ту самую общину. Отпевание нужно не для усопшего, а для его близких, чтобы они могли выразить свою скорбь через это. Отпевание настраивает нас на то, чтобы мы отпустили человека и сохранили молитвенную память в себе, продолжали молиться о нем. Если человек решил покончить жизнь по своей воле, то это то же самое, что уйти из общины по собственному желанию. Но есть проблема: церковь на сегодняшний день не совсем община. Она больше похожа на контору религиозных услуг, в том числе для нерелигиозных людей. И как я могу отпустить человеку его грехи, если я его не знаю? Может, ему это и вовсе не нужно, а только его родственникам, которые принесли его тело. И то непонятно, по каким мотивам. И эта проблема в первую очередь церкви. Она должна определиться, что она такое: община или контора по религиозным услугам. Еще момент. Раньше отношение к самоубийцам было однозначное: всякий убивший себя без разбора отторгался. В последнее время есть тенденция на более мягкое отношение.

– Что бы вы сказали отчаявшемуся человеку?

– Бывает, что человеку не нужны слова, достаточно просто быть рядом. Важно не то, почему человек пришел к отчаянию, не его ошибки, история. Это уже вторично. Важен сам человек. Если ему необходимо, чтобы я был рядом, то я так и сделаю, не буду учить жизни, читать морали. Это самое главное. Я как-то общался с женщиной, ребенок которой родился инвалидом. От нее все отвернулись, и она пришла с этой болью в церковь. Поговорила с тремя батюшками, а они своими действиями только оттолкнули ее. Их слова и действия не были адекватны ее состоянию.

– Честно говоря, ждала от вас ответа в духе «Бог тебя любит, молись, всё будет хорошо».

– В таком случае зачем тут я? Можно просто повесить плакат: «Бог тебя любит, молись, постись и всё будет хорошо!» Но так это не работает. Зачастую достаточно просто побыть с человеком вместе в его горе, чтобы он не чувствовал себя одиноко.

– Почему страдают хорошие люди, невинные дети?

– Я не хочу своими ответами натягивать сову на глобус. Что бы я сейчас ни сказал, в любом моем ответе вы найдете слабое место. И мы будем вечно говорить об этом.

– Наши болезни от грехов?

– Если мы называем грехами человеческое несовершенство, то да. Это очевидно. Если мы говорим, что грех родителей переходит к детям, то здесь у меня возникает множество вопросов: всегда ли, в какой степени, по каким критериям и почему? Когда ребенок через свое здоровье исправит ошибки родителей, как это отразится на родителях, как это их исправит? В Евангелии есть история, где Христос исцелил слепого от рождения человека, а его ученики спрашивают: «А за какие грехи родителей он слепой?» Христос отвечает, что ни за какие. Он слепой, чтобы явить славу Божью.

– Одна из профессиональных болезней священников – депрессия, потому что вам доверяют самое сокровенное. Как вы справляетесь с выгоранием или у вас нет такой проблемы?

– К счастью, мне эта проблема не знакома. Надеюсь, так будет всегда. Чаще я вижу ситуацию, когда священники впадают не в депрессию, а в цинизм. Это происходит из-за того, что трагедия людей их больше не трогает, это становится для них обыденностью. Возможно, это хорошо в какой-то степени. Когда священник становится циником, это не плохо и не хорошо, это естественно. Проблема не в том, как он переживает эти трагедии, а в том, кто или что его наполняет, поддерживает. Для меня это супруга, дети, родные и знакомые, любимое дело.

– Сомневались ли вы когда-нибудь в существовании Бога?

– Я Бога чувствую в том пространстве, где находится мой ближний. Это то, что мне не дает отказаться от Бога. Я вижу Бога в людях. Это трудно объяснить. Сомнения бывают, но пока что Бог меня не оставляет.

– Как вы представляете себе ад и рай?

– Трудный вопрос. Я, честно говоря, вообще себе не представляю ад и рай. Визуализировать это невозможно. Но при этом ад или рай я могу почувствовать уже сейчас, в этой жизни. Когда у меня происходит разрыв отношений с моим любимым человеком – это уже ад. Для меня это страшно. Я боюсь того мгновения или ситуации, когда ты находишься в разрыве отношений. И тебя ничего не утешает. А рай, когда мы с кем-то друг друга любим. Не обязательно это жена и дети. Это могут быть родители, друзья. Для меня именно это следы ада и рая.

– Что бы вы сказали, встретив Бога?

– Наконец-то!

Справка

Артемий Пономарев родился 5 февраля 1990 года в Братске. В 2008 году переехал с родителями в Иркутск. В 2017 году окончил Хабаровскую духовную семинарию. В апреле 2012 года был рукоположен в дьяконы, в мае – в священники. Полгода проходил службу в Казанском храме в Тельме, затем перевелся в Усолье-Сибирское, где служил с ноября 2012 года по сентябрь 2020 года. Настоятелем храма в Раздолье стал в 2018 году. Духовный сан – иерей. Женат, трое детей.

Беседовала Ани Думикян

Фото героя публикации