«Нейрохирургия – как неизведанный космос»

Алена Оконешникова – молодой врач-нейрохирург клинической больницы «РЖД-Медицина» города Иркутска. В 28 лет она защитила кандидатскую диссертацию по специальности «нейрохирургия» и уже думает над докторской. Посмотришь на нее и даже не подумаешь, что эта маленькая, хрупкая девушка может провести целый день на ногах в операционной, затем осмотреть пациентов и после такого тяжелого рабочего дня бежать в тренажерный зал, чтобы отдохнуть там.

В интервью нашей газете она рассказала о сложностях профессии, о том, почему выбрала нейрохирургию, каково участвовать в операции собственной мамы и видеть, как пациенты заново учатся ходить.

– Вы родом из Якутии, почему перебрались в Иркутск?

– В Иркутск я попала случайно, никогда не думала, что могу куда-то уехать жить, работать за пределами родного региона. В 2015 году после окончания клинической интернатуры по общей хирургии задумалась о продолжении учебы по другой специализации. Обратилась в министерство здравоохранения Республики Саха (Якутия). Мне предложили поехать в Иркутск, обучаться в клинической ординатуре по специальности «нейрохирургия». Долго не раздумывая, решила попробовать, про себя подумала: «Понравится – останусь, нет – вернусь, буду работать общим хирургом». В Иркутске понравилось абсолютно всё, был конец августа, очень тепло, даже жарко по сравнению с моей северной родиной. Чистый и красивый город, огромное количество зеленых насаждений, ну и, конечно, озеро Байкал!

– Как вас здесь приняли?

– Первый день знакомства с доктором медицинских наук, профессором Вадимом Анатольевичем Бывальцевым и его командой помню как вчера. Жутко волновалась. Почему-то профессором в моем понимании был всегда человек пожилого возраста, угрюмый и очень серьезный. Отделение нейрохирургии в нашей клинике, где располагается база кафедры нейрохирургии и инновационной медицины Иркутского государственного медицинского университета, нашла с трудом. Зашла в кабинет к профессору и очень удивилась: в кресле сидел молодой мужчина. Приняли меня очень тепло и душевно, всё мое волнение куда-то растворилось, на душе стало спокойно. Два года обучения пронеслись вихрем. Было интересно наблюдать, как врачи совмещали свою работу с наукой. Многочасовые операции, тяжелые больные, многочисленные консультации и научные исследования. До поступления в ординатуру я о науке и подумать не могла: каково это писать статьи, монографии, изобретать что-то новое.

– В ординатуре сразу задумались о научной карьере?

– Наукой я начала заниматься с первого года ординатуры, первую свою статью писала полгода. Было очень сложно, писала через «не хочу», но мне это надо было. Поставила себе цель – в 28 лет я должна защитить кандидатскую диссертацию. Вдохновилась примерами своих коллег – молодых, успешных врачей-нейрохирургов. Они показали, каким должен быть врач в наше время: высококлассным специалистом, ученым, который постоянно самосовершенствуется. Ведь медицина не стоит на месте, нужно двигаться вместе с ней. На втором году ординатуры Вадим Анатольевич предложил поступить в аспирантуру и начать работать над диссертацией. Я последовала его совету и защитила диссертацию в 28 лет, как и загадала.

– Чему была посвящена кандидатская?

– Дегенеративным заболеваниям нижнепоясничного отдела позвоночника. Мы разработали алгоритм лечения пациентов с данным заболеванием с учетом индивидуальных особенностей дугоотростчатых суставов.

– Почему вы выбрали профессию врача?

– Врачом хотела быть с девятого класса. Спасибо моей семье, что поддержала меня... После третьего курса мы проходили летнюю практику, тогда я влюбилась в хирургию сразу и точно решила: если быть врачом, то только хирургического профиля. Люблю работать руками. Почему нейрохирургия? Потому что это неизведанный космос. Головной, спинной мозг, периферические нервы – это очень интересно.

– Что самое сложное в вашей работе?

– Многочасовые операции под микроскопом, ювелирная и филигранная работа. Как и любая хирургическая специальность, это, прежде всего, колоссальная ответственность перед пациентом, его семьей. За каждым пациентом стоит целая жизнь: его, семьи, друзей, коллег. Лично для меня сложны длительные, многочасовые, операции, которые требуют полной отдачи. Пока у меня нет своей семьи, но в будущем, когда она появится, мне, скорее всего, придется выбрать второе. Потому что совмещать специальность оперирующего нейрохирурга с семьей для меня пока нереально. Мы с утра до вечера стоим на операциях, после нас ждут неосмотренные пациенты, работа с больничной документацией, которая занимает много времени. Не представляю, как справляются женщины-нейрохирурги, у которых есть муж, дети, требующие внимания. Поэтому я и пошла в науку, чтобы у меня был выбор – заниматься педагогической деятельностью, консультировать в частных клиниках, делать малоинвазивные хирургические вмешательства, которые длятся не больше часа. Как сказал однажды наш профессор, когда я только пришла поступать в ординатуру, нейрохирургия – лошадиный труд, где нужно выкладываться полностью, отдавать всего себя.

– Сколько длилась самая долгая операция из вашей практики?

– Более 12 часов. Это была операция на головном мозге, удаляли гигантское образование. Я ассистировала Вадиму Анатольевичу. В нашей клинике операции в основном проводятся на позвоночнике по поводу дегенеративных заболеваний, эти операции проводятся под рентген-контролем. Чтобы не облучаться, мы надеваем на себя специальные свинцовые халаты, которые весят около пятнадцати килограмм. К слову, я сама вешу пятьдесят пять... Стоять в таких халатах по шесть-семь часов очень тяжело, а мы делаем это каждый день.

– Откуда берете силы?

– Из безграничной любви к профессии. Огромный эмоциональный ресурс – счастливые глаза выздоровевших пациентов. Наблюдать за тем, в каком состоянии к нам поступают люди и как они после операции встают на ноги, невероятно. Зачастую после тяжелых травм люди учатся ходить заново. Когда видишь их первые шаги, конечно, радуешься итогу своего лечения. Не зря столько стоял в операционной! Человек ходит, у него ничего не болит, он улыбается.

– Вы привязываетесь к своим пациентам?

– Да, мы все привязываемся к своим пациентам. Даже после успешной операции и реабилитации продолжаем наблюдать, как у человека идут дела.

– Каково это – копаться в чужих мозгах?

– Так и знала, что спросите!

– Все спрашивают?

– Людей, которые никак не связаны с медициной, всегда это интересует: «Ну расскажи, как это, как ощущения?» Каких-то сверхъестественных ощущений нету. Мозг как мозг. Нужно спасти человека, лечить его. То есть тут не задумываешься: «О, мы вскрыли черепную коробку и там мозг, круто!» Эйфория перед человеческими органами осталась в студенчестве. Сейчас важен результат операции. Мы провели хирургическое вмешательство, пациент просыпается, разговаривает, адекватно реагирует. Это наша победа.

– Вы сталкивались со злокачественными образованиями во время операций?

– Когда училась в ординатуре, был такой случай, оперировали. Но сразу про злокачественность на этапе поступления пациентов не скажешь. Только по снимкам МРТ и МСКТ можно заподозрить. А подтверждение злокачественного образования получаем только по результатам лабораторных анализов.

– Помните ли свои ощущения от первой операции?

– Первая самостоятельная операция у меня была в клинической интернатуре по общей хирургии. Это была аппендэктомия. По-простому – у пациента был диагностирован острый аппендицит. Это самая распространенная операция среди молодых хирургов. Ощущения не описать словами. Первая операция – самый волнительный момент.

– А сейчас вы волнуетесь перед операциями?

– Конечно. Даже несмотря на опыт. Любой хирург вне зависимости от того, какая ему предстоит операция, испытывает волнение, но его мы оставляем за пределами операционного блока.

– О чем разговаривают хирурги во время операции?

– Да в основном о ходе операции. В нашем отделении располагается база кафедры нейрохирургии и инновационной медицины, ведется ежедневное обучение врачей-ординаторов. Мои опытные коллеги во время своих операций рассказывают, разъясняют всё молодым врачам.

– У вас есть какие-то ритуалы перед операциями, суеверны ли вы?

– Нет. Единственное, могут быть ощущения. Интуиция может что-то подсказывать: что нужно быть повнимательней, осторожней. Перед любой большой операцией ты готовишься. Как бы тебя ни учили в университете, ты всё равно должен повторять, освежать знания, изучать опыт коллег.

– Какой диагноз встречается чаще всего у пациентов вашего профиля? С чем это связано?

– Большинство случаев – дегенеративные заболевания позвоночника. Это заболевания, связанные с образом жизни человека. Сейчас пошла тенденция к образованию грыж в очень молодом возрасте. Это последствия сидячего и пассивного образа жизни, который ведет к появлению таких проблем. Боль в спине – самая распространенная патология.

– Высокие технологии могут заменить людей ряда профессий. Как думаете, на смену людям-врачам придут роботы?

– Уже существует робот – ассистированная хирургическая система da Vinci. Это аппарат для проведения хирургических операций. Он есть и в России. Система выполняет определенные манипуляции, но за «штурвалом» все равно сидит врач-хирург. Человека никто и никогда не заменит, ведь искусство врачевания – это не только умение лечить пациентов по книге. Здесь нужен колоссальный опыт, если хотите, даже интуиция, человеческое отношение. Говорят же, что врач может вылечить словом. Нужно поговорить с пациентом, настроить его на выздоровление. А робот – он и есть робот.

– Сейчас очень развита телемедицина, в том числе и в Иркутской области. Как вы относитесь к ней?

– Положительно. Можно получить доступную консультацию от любого специалиста в России или за рубежом, если в этом есть необходимость.

– А как же пощупать, посмотреть?

– До проведения телемедицинской консультации лечащий врач организует обследование пациента в соответствии со стандартом, предоставляет необходимые снимки. Телемедицинскую консультацию проводят с врачом и без пациента, обсуждают тактику лечения пациента.

– Часто люди сами ставят себе диагнозы, занимаются самолечением…

– Эта проблема встречается повсеместно. Каждый второй пациент «начитанный», медицински «образованный». Приходит и говорит: «А я вот прочитал в интернете…». И начинает рассказывать. Поставил уже себе диагноз и начал лечиться. Естественно, всё это очень плохо. Можно начитаться чего угодно, запрограммировать себя на плохое. Никто психосоматику не отменял. Проявление заболевания уже индуцировано этим чтением, информацией из интернета. С такими пациентами мы разговариваем, объясняем, что диагноз они себе поставили неверный. Отправляем их на обследование. Все равно последнее слово остается за врачом. 

– Есть пациенты, которые уверены в своем самодиагнозе, обвиняют врачей в непрофессионализме и уходят в другое учреждение искать помощи?

– Бывает и такое. Это выбор пациента – определить, кому он доверит свое здоровье.

– Вы придерживаетесь теории Чарльза Дарвина о происхождении человека или больше склоняетесь к божественной версии?

– Интересный вопрос... Никогда об этом не задумывалась. Пожалуй, верю в теорию Дарвина.

– Сейчас вы пишете научные работы и планируете защиту докторской?

– После защиты кандидатской я не приостановила научную работу. У меня уже вышло более тридцати публикаций в различных научных журналах, как российских, так и зарубежных, монография в соавторстве с моим научным руководителем. Насчет докторской диссертации я, конечно, думаю. Она будет посвящена лечению болевого синдрома, вызванного различными патологическими процессами. Просто для доктора наук я еще не созрела, еще только вхожу в профессию.

– Очень много людей уезжают из региона, страны, особенно молодые кадры. Вы думали об этом?

– За рубеж точно не поеду, я патриот. В России, Иркутске, Якутске много возможностей для карьерного роста, самореализации. Отток молодежи за границу я воспринимаю негативно. Где родился, там и пригодился. Это мое личное мнение.

– Как оцениваете уровень медицины в Иркутске?

– Убеждена, наши врачи не уступают по практическим навыкам иностранным коллегам. Мы выполняем высокоспециализированные, высокотехнологичные операции, которые проводятся в Германии, Израиле, Корее. Если бы у меня была грыжа межпозвоночного диска или другая нейрохирургическая патология, я бы однозначно оперировалась у российских коллег. 

– А вы, смотря на человека, можете определить, что у него есть какие-то проблемы со здоровьем по вашей части?

– Если человек хромает, волочит ногу, то однозначно у него есть проблемы с позвоночником. Когда у человека выпавшая грыжа диска, он начинает характерно волочить ногу. Есть синдром конской стопы, возникающий парез стопы, при котором стопа не поднимается и шлепает при ходьбе. Также можно определить по внешнему осмотру различные параличи мышц, вызванные различными патологиями нервной системы.

– Ваши друзья часто обращаются к вам за помощью и советами, даже если это не по вашей части?

– Естественно! Без этого никак. Я отношусь к этому нормально, чем могу, тем и помогу. В некоторых вопросах я не компетентна. Например, в части терапевтических патологий, кардиологических. Но могу посоветовать хороших врачей, которые в этом разбираются, что и делаю всегда. Простое, банальное ОРВИ могу посоветовать, как лечить. Я институт закончила в 2014 году, медицина, конечно же, не стоит на месте, появляются новые лекарства, о которых могу не знать, поэтому всегда советую обращаться к необходимому специалисту.

– Приходилось ли вам оперировать родных?

– В интернатуре мне пришлось прооперировать свою знакомую. Так получилось, что в тот день я дежурила, поэтому отказаться не могла. Но в хирургии есть негласный закон: своих на операцию брать нежелательно. Это в первую очередь связано с волнением. Пытаешься сделать человеку как можно лучше, а может получиться наоборот. Ты должен быть эмоционально устойчив в момент, когда оперируешь. Был случай с моей мамой. Ее оперировали в Якутске в пятницу, а впереди выходные. У нее возникло кровотечение. Я в тот период приехала маму навестить. Вызвали дежурного хирурга, и мне пришлось вместе с ним экстренно оперировать маму прямо в палате реанимации. Слава богу, это был некрупный сосуд. Всегда думала, каково это – прооперировать маму. Рука не дрогнула, но было страшно.

– Человеческий мозг – пространство неизведанное. Можно ли хотя бы предположить, каковы его резервы?

– Человеческий мозг безграничен. До сих пор он полностью не изучен. Я даже не могу сказать, какой процент знаний о нем нам сейчас доступен.

– Это правда, что, когда умирает человек, его мозг какое-то время еще активен?

– Есть понятие клинической смерти и биологической. Во время клинической смерти отсутствует сознание, дыхание и сердечная деятельность, а электрические импульсы в головном мозге есть. Сложно сказать, что в этот момент человек чувствует и чувствует ли вообще. Но когда люди приходят в сознание, часто утверждают, что что-то видели, слышали. Опять же это сложно объяснить…

– Художественные фильмы про врачей не вызывают у вас протеста: это неправда, всё не так?

– Просто понимаешь, что снимали не врачи, поэтому отношусь к таким фильмам с юмором. Я смотрела сериал «Интерны». Юмор у них специфический, даже, я бы сказала, иногда похож на наш профессиональный. По крайней мере, про наказание в качестве внеочередного дежурства всё правда. (Смеется.)

– Продолжите, пожалуйста, фразу: будущее медицины за…

– …за молодежью, за нашими студентами, за инновационными технологиями, за наукой!

– Как вы отвлекаетесь от своей сложной работы? 

– Спорт – моя отдушина. Хожу в тренажерный зал. Там я отдыхаю морально, психологически восстанавливаюсь. И чем тяжелее тренировка, тем лучше для меня. Спортом занимаюсь десять лет, если не попадаю на тренировку, чувствую себя дискомфортно. Люблю почитать, смотреть фильмы. Очень люблю отдыхать на природе.

– Вы ходите на выборы?

– Я член партии «Единая Россия» и всегда хожу на выборы. Считаю это своим долгом. Кроме того, я являюсь членом собрания по проблемам здравоохранения, в рамках которого мы обсуждаем насущные вопросы, предлагаем пути их решения.

– Кем вы видите себя через десять лет?

– В профессиональной сфере – доктором медицинских наук. Будет хорошо, если профессором. В жизни – женой, мамой.

Беседовала Ани Думикян

Фото из архива А. Оконешниковой